До сих пор Ермея Рожанского мы знали как переводчика книги «Краткий катехизис, переведенный па чувашский язык
с соблюдением российскаго и чувашскаго просторечия, ради
удобнейшаго онаго познания воспринявших святое крещение
1788 года» [12, с. 312-332]. В конце рукописи подписано:
«Переводил Нижегородской епархии проповедник иерей
Ермей Рожанский, природой из чуваш, учившийся в
семинарии Нижегородской» [12, с. 332]. При ознакомлении с
подлинником рукописи выяснилось, что последние слова
(«природой из чуваш…») были добавлены Дамаскиным,
епископом Нижегородской епархии [14].

В фондах Аделунга, где хранится названная рукопись,
имеется еще один чувашский текст – «Речи для переводу на
чувашский язык», под которым мы обнаружили знакомую нам
подпись: «Переводил Нижегородской епархии чувашского языка
проповедник иерей Ермей Рожанский» [14]. Кто же он этот переводчик XVIII в., «природой из чуваш»? О личности Е. Рожанского впервые высказал свои соображения Н.В. Никольский. В частности, он предполагал, что Е. Рожанский − это священник Нижегородской епархии Ермий Иванов, которого в 1765 г. епископ Феофан назначил проповедником среди
новокрещенцев епархии. Никольский указал, что Ермий Иванов «знал чувашский язык и даже делал опыты переводов на родной язык». В сноске автор приводит выписку из «Ведомости» об Ермии Иванове за 1766 г.: «Иерей Ермий Иванов, по обучении в отеческом доме грамоте и писать, обучался в Нижегородской семинарии словено-латинскому диалекту восемь лет, и, по увольнении из риторики Феофаном, епископом Нижегородским, определен в Нижегородскую Спасскую церковь во дьячка, а потом к Предтечи во диакона (в 1762 г.); от роду лет 25». Обязанности проповедника он до 1782 г. исполнял один, а 15 апреля 1782 г. ему были даны два помощника и проповеднические районы были распределены таким образом: помощникам были поручены Алатырский и Ардатовский уезды, Саранская и Терюшевская пятины, а Ермию Иванову –Курмышский и Ядринский уезды Нижегородской епархии. Н.В. Никольский же приводит документы о безуспешной работе отца Ермия по обращению чувашей в христианство и вооруженном выступлении против церковнослужителей чувашских крестьян Ормаева околодка с. Малых Туван Курмышского уезда. На основе данных Н.В. Никольского перед нами вырисовывается фигура типичного религиозного деятеля XVIII в. В рамки такой оценки деятельности Е. Рожанского не входит ряд фактов. К подобным фактам в первую очередь относится текст «Речи для переводу на чувашский язык». Данный текст был составлен Л.И. Бакмейстером еще
в 1773 г. и разослан по государственным и духовным учреждениям России [20, с. 25, 30]. Ученый, как известно, в те годы проявлял большой интерес к сравнительному
языкознанию и помогал академику П.С. Палласу в составлении словаря всех языков и наречий [9, с. 16]. Таким образом, выясняется, что деятельность Е. Рожанского не
ограничивалась рамками проповеднической работы. Наши поиски начались с выявления новых списков и вариантов переводов Е. Рожанского. В первую очередь это
относится к переводу «Краткого катехизиса». Как известно, в 1800 г. в Петербурге вышла первая книга на чувашском языке под названием «Краткий катехизис, переведенный на чувашский язык с соблюдением российского и чувашского просторечия, ради удобнейшаго онаго познания воспринявших святое крещение».
Сличение текста этой книги с известным переводом Е. Рожанского показывает, что они осуществлены одним и тем же лицом. Те единичные различия, имеющиеся в них, объяснимы авторскими доработками в ходе подготовки рукописи к печати. Примечателен тот факт, что переводчик всячески старался улучшить свой первоначальный вариант и стремился к большему совершенству.

Возникает вопрос: каким образом ему удалось напечатать книгу на чувашском языке, да еще в Петербурге? В делах Синода за 1800 г. сохранился один документ, в котором сообщается следующее: «1800 года октября 19-го дня. По указу Его Императорского Величества Святейший правительствующий Синод по словесному синодальных членов и кавалеров преосвященных архиепископов Амвросия Санкт-Петербургского и Павла Ярославского предложению, о напечатании в здешней синодальной типографии церковными литерами на коште их предложенного теперь синодальным членом преосвященным Ярославским Краткого катехизиса, переведенного на чувашский
язык…» [22, с. 1].

Известно, что архиепископ Павел до Ярославской епархии заведовал Нижегородской епархией (после Дамаскина). Значит, покровителем Е. Рожанского в данном деле явился Павел,
который продолжал дело Дамаскина. На это указывает ряд фактов: изучение языков народов Поволжья в семинарии, опыты сочинения торжественных од и речей на чувашском, мордовском и марийском языках и т.д. Недавно удалось обнаружить новый список перевода
Е. Рожанским текста Л.И. Бакмейстера (1773 г.). До сих пор он считался утерянным [2, с. 248]. Хранится он в рукописном отделе Публичной и билиотеки им. М.Е. Салтыкова-Щедрина, в
фонде Аделунга (папка №35). Данный перевод каким-то образом оказался среди мордовских текстов. Он озаглавлен так:
«Перевод по-чувашски» и разбит на 23 пункта (см. приложение № 1). Чувашский перевод вместе с подобным же мордовским текстом был выслан Дамаскиным. Пометы, имеющиеся на обороте листа 114, принадлежат Л.И. Бакмейстеру. Эти переводы он получил 12 декабря 1789 г. Таким образом, уже эти находки расширяют знания о Е. Рожанском: он был переводчиком первой изданной книги на чувашском языке (1800 г.), стремился совершенствовать свои переводы (знание этой его черты важно для ведения дальнейших наших изысканий), в 80-90-е гг. XVIII в. находился под непосредственным влиянием Дамаскина. Можем ли мы твердо заявить, что под псевдонимом «Рожанский» действительно скрывается личность Ермия Иванова,
проповедника Нижегородской епархии?

В копиях дел Нижегородской консистории, снятых Н.В. Никольским и его учениками, имеется документ, который позволяет положительно ответить на поставленный вопрос. Документ был составлен от имени префекта нижегородской семинарии Г. Хотунцевского в ответ на запрос духовной консистории о поведении Ермия Иванова в период его учебы в семинарии [10, 189, с. 217]. В тексте Е. Иванов назван Ермеем Ивановым Рожанским. Можно предполагать, что фамилию «Рожанский» он получил еще будучи слушателем семинарии. Кстати, в те времена фамилии на окончание «ский» возникали под влиянием киевской школы. А в годы учебы Е. Рожанского (1751-1758) в Нижегородской епархии живы были украинские традиции (епископы В. Пуцек-Григорович (1748-1753) и Феофан (1753-1773) были украинцами). Очевидно, в тот период на семинаристов сильное влияние оказывал Тимофей Миславский, питомец Киевской
академии. С 1752 по 1759 гг. он преподавал философию, латинский и греческий языки. С 1759 г. он был определен в секретари новокрещенской конторы в Нижегородской епархии [21, с. 703]. К данному факту мы еще вернемся, а сейчас только отметим, что в дальнейшем связи Е. Рожанского с Т. Миславским укрепились с назначением первого проповедником среди нерусского населения. Как отмечает Н.В. Никольский, условия работы для проповедника в XVIII в. были не из лучших. Связи Е. Рожанского с епархиальным начальством и возможность прямого сношения с ним служили предметом зависти и даже ненависти к нему со стороны духовенства. Право сообщения о жизни новокрещенных непосредственно архиерею настраивало местное духовенство против Рожанского, ибо в этом провинциальные церковники усматривали подрыв своей власти и собственного влияния среди новокрещенных. Не ложились отношения между Е. Рожанским и Курмышским правителем духовных дел Иваном Петровым. И. Петров еще в 1766 г. категорически отказался давать Е. Рожанскому деньги из церковной руги. В 1796 г. Е. Рожанский «довольствовался особливым проповедническим пятидесятирублевым жалованьем».

Для современного читателя слова «проповедник» и «миссионер» имеют несколько иное значение, чем, например, для человека XVIII в. Другими словами, мы должны перенестись
в жизнь того времени, понять нужды и потребности людей прошлого. В данном случае нам необходимо выяснить следующие вопросы:

1) Какова была историческая обстановка в период назначения Е. Рожанского проповедником?

2) Какие объективные и субъективные причины способствовали тому, то проповедником стал не кто иной, а Е. Рожанский?

Еще до назначения Е. Рожанского проповедником, в 1763 г. чуваши, татары и марийцы Казанского, Чебоксарского и Козьмодемьянского уездов обратились в Сенат, чтобы их,
новокрещенных, освободили от рекрутства, а вместо крутчины брали новокрещенских детей в школы. Сенат, рассмотрев их просьбу, 20 февраля 1764 г. утвердил указ, в котором
говорилось о роспуске новокрещенской конторы и ее «светских людей». В этом же указе было отмечено, что «для проповеди среди иноверцев и для утверждения прежде крещенных учредить должность проповедников с жалованьем каждому по 150 рублей»
[21, с. 148-150].
Недавно был обнаружен документ, который показывает нужды крестьян того времени. После поступления вышеназванного указа из Сената чуваши Курмышского и Ядринского уездов Нижегородской губернии обратились к епископу Феофану с просьбой о назначении к ним проповедником Ермея Рожанского. Следует отметить, что в то
время они еще не знали об отмене царицей одного из пунктов указа – о роспуске новокрещенской конторы и школы. Поэтому их логика подсказывала следующий выход: уволенного представителя новокрещенской конторы может заменить тот проповедник, который по требованию сенатского указа должен был «быть ученым и жития честного». Вот некоторые строки их прошения: «…мы, нижайшие, не имевши с чужестранными людьми никакого обхождения, по своей еще грубоневежливости к незнаемому учителю в скорости привыкнуть признаемся неспособными. Для же оной необходимости все мы, нижеподписавшиеся, о вышеописанном довольно советуя, общим огласием приговорили утруждать ваше преосвященство прошением  б определении к нам в проповедника города Курмыша Николаевской церкви иерея Ивана Герасимова сына Ермия Иванова, который ныне в Нижнем Новгороде при церкви Иоанна Предтечи, что на Нижнем посаде имеется диаконом, после же по причине его прежняго в Курмыше жительства издавна знаем, что он постоянн, не пианица, и от природы смиреннаго, честнаго жития человек; и нашего натурального языка не только знает, чрез которое он при первых случаях потребное и к пользе нашей касающейся наставление преподавать нам удобно может; от чего мы, нижайшие, по достодолжном
послушании в том благопотребном наставлении наилучшей вразумления иметь надеемся» [10, 189, с. 211-214].

Указ не требовал от проповедника знания языка новокрещенцев и происхождения из их среды. В указе также не было ни одного слова об учете мнения населения о кандидатах
на эту должность. В данном случае получилось так, что чувашские крестьяне сами проявили инициативу и просили скорейшего определения к ним проповедника, преследуяединственную цель: иметь проповедником «своего человека». Действительно, на этом месте мог оказаться совсем чуждый их интересам миссионер. Знание чувашского языка и чувашское происхождение проповедника – эти качества нашли крестьяне в
Е. Рожанском и их выбор пал на него. Крестьяне надеялись, что в условиях бесчинства местных чиновников и священников человек из своей среды может стать их опорой и защитой. В первые годы проповедничества Е. Рожанский был обычным, даже ревностным сторонником строгого соблюдения христианского образа жизни. Но в последующие годы его взгляды несколько изменились. Об этом свидетельствуют его переводы и сочинения. Е. Рожанский стал проповедником по воле чувашских
крестьян Курмышского и Ядринского уездов Нижегородской губернии. На этой должности он оставался до конца XVIII столетия.
Представляют интерес сведения о составе семьи Е. Рожанского [5, 67, с. 4]. Он обзавелся семьей около 1770 г. У него к 1782 г. было пятеро детей. Старший сын, Григорий, вероятнее всего учился в семинарии. По нашему мнению, автор ряда чувашских переводов «богословии и философии слушатель Григорий Рожанский» [23] есть ни кто иной, как старший сын Е. Рожанского Григорий. Отец воспитывал у своего сына любовь к родному языку, переводческому делу. Вместе с И. Русановским Г. Рожанский составил первый словарь-учебник для изучающих чувашскую речь. Учебник состоял из 130 уроков [14]. К этому следует добавить, что Е. Рожанский рано овдовел и большую часть жизни провел в нищете. Найден самый поздний по времени документ, который имеет отношение к Е. Рожанскому. В рапорте от 28 января 1800 г., отправленном из Курмыша в Нижегородскую духовную консисторию, Ермей подписывается как иерей Успенской церкви [5, 13, с. 31]. По-видимому, после ликвидации должности проповедника 10 июня 1799 г. Ермей Рожанский продолжал служить, как и ранее, в Успенской соборной церкви г. Курмыша. Дальнейшая судьба Е. Рожанского нам не известна. Очевидно, он умер в первой четверти XIX в., своей смерти он дождался в каком-либо монастыре Нижегородской епархии.
2
В 1785 г. в Нижнем Новгороде был составлен большой «Словарь языков разных народов в Нижегородской епархии обитающих, именно: россиан, татар, чувашей, мордвы и
черемис…». До нас дошли черновой и беловой варианты словаря: первый вариант хранится в Госархиве Горьковской области [4], а второй в Публичной библиотеке им. М.Е. Салтыкова-Щедрина [15].
В чувашской филологии существует предположение, что над составлением нижегородского словаря работали главным образом «природные чуваши» – Ермей Рожанский, Григорий Рожанский, Иван Русановский и Петр Талиев [8, с. 121; 17, с. 70]. Следует сразу оговориться, что данное предположение исходило из следующего факта: в бумагах Аделунга встречаются все названные фамилии. Как удалось выяснить, Петр Талиев никогда не учился и не работал в Нижнем Новгороде. Он работал учителем поэзии не в Нижегородской семинарии [17, с. 75], а в Казанской академии [3, с. 115], и не в одно время с Е. Рожанским, а в 1805-1806 гг. Теперь об очередном документе. Он имеет следующее название: «Объявление слушателя семинарии сына с. Туван иерея Татинского об отказе перевести чувашские молитвы и суеверия священниками по мотивам отсутствия указа» [5, с. 1].
В рапорте И. Татинский жалуется на то, что церковнослужители
с. Туван, хотя и знают все чувашские молитвы и суеверия, но
рассказать ему отказываются. Особый интерес представляет
предписание Дамаскина, в котором, в частности, отмечается, что
«проповеднику Ермилу Курмышскому потвердить указом и,
чтобы словарь, ему порученный (курсив наш. – В.Р.), пересмотрел поскорея».
На основе данного документа можно сказать, что составление «Словаря татарских, чувашских и мордовских языков с российским переводом и по российскому алфавиту» (он
является основной частью «Словаря языков разных народов») было поручено Е. Рожанскому. Анализ чернового варианта словаря убеждает нас в том, что чувашско-татарские разделы словаря редактировались Е. Рожанским. Отсюда можно заключить, что Е. Рожанский знал не только родной ему чувашский язык, но и мишарский диалект татарского языка. Солдат, упомянутый в предписании Дамаскина, был помощником Е. Рожанского в редактировании татарской части словаря. В составлении словаря кроме самого Е. Рожанского принимали участие семинаристы И. Татинский, Г. Рожанский и
И. Русановский. И. Татинский был в то время слушателем класса богословия и философии, а за ним в церкви с. Знаменское Ядрино числилось дьяческое место [5, 3, с. 212-213]. И. Русановский был родом из с. Языково Курмышского уезда и в 1784-1785 гг.
учился в классе риторики [5, 15, с. 3]. Он занимался в одном классе с Г. Рожанским, потому что в рукописи одного перевода их фамилии стоят рядом: «Переводили с российского на
чувашский язык богословии и философии слушатели Григорий Рожанский и Иван Русановский» [14, с. 42]. В составлении и редактировании «Словаря языков разных
народов» значительная доля принадлежит Е. Рожанскому, особенно его чувашско-татарской части, содержащей более 11 тыс. чувашских лексических единиц. До настоящего времени считалось, что авторство этнографического очерка «О чувашах, живущих в Нижегородской епархии», помещенного в «Словаре языков разных народов», принадлежит Дамаскину. Но вышеприведенные факты говорят о другом. По предварительной наметке Дамаскина, перевести чувашские молитвы и описать языческие обряды должен был семинарист И. Татинский. После рапорта И. Татинского, по-видимому, Дамаскин хотел это дело взять на себя – так можно понять его резолюцию: «Показанных здесь трех человек, диакона, дьячка и пономаря сыскать к нам
немедленно», т.е. тех, «которые не только говорят по-чувашски в твердости, но и знают все их молитвы и суеверия».

 

 

 

 

 

 

 

 

 

Против того, что очерк был написан Дамаскиным, говорят следующие факты:

1. В черновом, нижегородском списке «Словаря языков разных народов» очерк написан не рукой Дамаскина. Если бы он был сочинен им, то в рукописи должны были находиться
авторский и переписанный варианты очерка, а также его поправки. Например, на листах 4-9 об. «Словаря языков разных народов» рукой Дамаскина написано Предуведомление», а далее на листах 10-14 об. идет беловой вариант дамаскинского текста. Кстати, пропущенные переписчиком слова добавлены самим епископом. Такие поправки в очерках не обнаружены.

2. Текстологический анализ чувашских слов, встречающихся в очерке, показывает, что текст написан одним из авторов чувашской части словаря. Это прослеживается в графическом оформлении текста на всех уровнях (передаче согласных и гласных звуков, ударений и т.п.). В некоторых местах очерка чувствуется, что в нем не русский
текст переведен с чувашского, а наоборот, чувашский с русского. Такой опыт в то время имели лишь Е. Рожанский и его ученики.

Автор очерков показывает себя как знаток не только чувашских языческих обрядов, но и чувашской письменной традиции и как переводчик с русского на чувашский.  Естественно, такими способностями не обладали ни Дамаскин, ни церковнослужители из с. Туван. Последние могли быть просто информаторами. Все эти факты склоняют к мысли, что очерк составлен Е. Рожанским. Если признать, что сам Дамаскин не участвовал в его составлении, то следует, что приглашенные им люди к нему не явились. А вместо них Е. Рожанский принес готовый очерк о чувашах. При этом нужно учесть, что вся ответственность за доставление информаторов или же сведений о языческих обрядах чувашей полностью ложилась на него. Указ Дамаскина был адресован «проповеднику г. Курмыша соборной Успенской церкви иерею Ермею Иванову», а в конце указа отмечено: «К проповеднику послан указ февраля 10 дня 1785 года» [5, 13, с. 2].

Причины неявки вызванных церковнослужителей к Дамаскину объяснимы. Им заранее была известна цель приглашения в Нижний Новгород. А они со своей стороны считали, что цель эта не стоит поездки за сотни километров. Они также понимали, что Дамаскин не будет одобрять их поступок с Татинским. Не имея желания встретиться с
епископом, они могли рассказать о чувашских обрядах человеку, доводившему до них указ епископа и собирающемуся в Нижний Новгород буквально в ближайшие
дни [25]. Свой поступок они могли оправдать и занятостью. Действительно, приближалась сырная неделя или начало великого поста. В это время церковники обязаны были находиться на службе. Из вышеуказанного следует, что наиболее вероятным автором очерка «О чувашах Нижегородской епархии» является Ермей Рожанский.
3
Одним из знаменательных событий в истории науки в России является выход в свет в 1769 г. первой чувашской грамматики. «Сочинения, принадлежащие к грамматике чувашского языка» (ГЧЯ). Она была выпущена в Петербурге Академией наук [18].
По поводу авторства этой грамматики имеется ряд версий. Одни считают, что автором мог быть Петр Талиев или кто-либо другой из чувашей верховой этнографической группы
красночетайского говора; другие утверждают, что автором или, по крайней мере, руководителем мог быть В. Пуцек-Григорович, который привлекал к составлению словаря многих знающих чувашский язык священнослужителей [7, с. 90; 6, с. 157-158].
Предположение В.Г. Егорова, что автором грамматики мог быть учитель поэзии Нижегородской семинарии Петр Талиев, не доказательно. Петр Талиев окончил
Казанскую академию в 1801 г. и скончался в 1832 [3, с. 74, 102, 105-107, 115, 163]. Петр Иванович Талиев – это не кто иной, как сын новокрещенского дьячка с. Оринино Ивана
Михайлова Петр Иванов [11, с. 378-379, 384-385]. Он родился в 1778 г., а в новокрещенскую школу был взят в 1788 г. [11]. Другое предположение В.Г. Егорова – о говоре автора грамматики вполне правдоподобно. Ряд лексических и фонетических форм в ней убеждают в том, что грамматика в своей основе имеет лексический фонд одного определенного автора, знающего несколько говоров верхового диалекта. Далее о второй версии, согласно которой автором грамматики был В. Пуцек-Григорович [19, с. 139-140]. Факты его руководства или же содействия в составлении и издании грамматики неопровержимы. Например, в одном из дел архива Академии наук говорится, что 12 января 1769 г. приказано было напечатать 600 экз. присланной от Казанского
и Свияжского архиерея Вениамина книжки, содержащей наставления к грамматике чувашского языка [1, с. 49-50].

Грамматику в Петербург выслал В. Пуцек-Григорович, но является ли этот факт достаточным, чтобы говорить об
авторстве епископа? Дело в том, что в издательской деятельности Академии наук того времени существовало
правило, по которому рукописи для издания должны были быть написаны академиками или высшими духовными чинами. Если же работы были написаны другими лицами, то их представляли
академики или высшие духовные лица [17, с. 6-7]. Использование в грамматике латинской буквы g не является
достаточным аргументом в пользу авторства В. Пуцека-Григоровича. Во-первых, вплоть до начала XIX в. ни в одной из духовных од (они сочинены в Казани) не имеется подобной
буквы. Во-вторых, звук, близкий к латинскому g, есть не только в
украинском, но и в чувашском языке. В связи с этим близость латинского и чувашского звуков мог обнаружить скорее всего не украинец, а природный чуваш. В. Пуцек-Григорович, по справедливому мнению В.Г. Егорова, не мог до такой степени
изучить разноструктурные языки (чувашский, марийский и удмуртский), чтобы написать грамматики этих языков [7, с. 87]. Со своей стороны добавим, что еще в 1777 г. Л.И. Бакмейстер отмечал, что все названные грамматики имеют разных авторов [26, с. 612]. При всем этом следует признать, что идея создания грамматики принадлежит именно В. Пуцеку-Григоровичу. О нем Н.И. Новиков отзывался как о «человеке ученом и просвещенном» и включал его в ряды российских писателей XVIII в. [13, с. 30].
В. Пуцека-Григоровича Екатерина II подозревала в связях с пугачевцами, заточила его в тюрьму. Императрица преследовала Вениамина со дня своего воцарения на российском престоле (с 1762 г.), отправив его, епископа Санкт-Петербургского, в провинцию –
Казанскую епархию. С этого времени В. Пуцек-Григорович начал призывать к изучению языков угнетенных народов России, в том числе и чувашей. «Когда многие для разных причин желают знать языки не только ближних, но и отдаленных, не только нынешних,
но и прежде бывших народов, – писал он в предисловии к грамматике чувашского языка, – то кольми паче надлежит нам стараться довольно узнать языки тех народов, которые между нами обитают, и составляют часть общества нашего. Не одно нас любопытство, но и польза к тому поощрять должна, которая очевидна всякому, кто с ними обращается» [18, с. 1-2]. При отрицании непосредственного участия В. Пуцека-Григоровича в составлении чувашской грамматики, нельзя не признать его идейно-практическое руководство осуществлением этого дела.
Несколько слов следует сказать о коллективе составителей грамматики. Такой способ удобен при составлении словарей. В описании же грамматики желательно иметь одного человека. Поэтому коллективность может проявиться в словарной части грамматики. В ней иногда встречаются слова не только верхового, но и низового диалекта, что замечает и Л.П. Сергеев, а изложить, описать грамматику (одного диалекта или даже говора) или редактировать мог только один автор. Диалектные особенности автора описательной части совпадают с диалектной основой словарной части грамматики. Отсюда можно понять, что в редактировании грамматики особую роль играл один автор, т.е. человек, который владел красночетайским говором чувашского языка. Вот некоторые данные личности автора: 1) в лексике автора встречаются слова, по форме произношения
принадлежащие к красночетайскому говору; 2) он был природным чувашом; 3) автор хорошо знал латинский язык, наверное, он получил образование в духовной семинарии;
4) автор имел опыт практической работы после семинарии.

Таким образом, мы опять возвращаемся к Е. Рожанскому, ибо пока не знаем другого человека, черты которого совпадали бы с личностью автора чувашской грамматики.
Ниже перечисляются сходные слова, встречающиеся как в грамматике (ГЧЯ), так и в текстах Е. Рожанского, а также в редактированном им словаре (СЯРН):
Русское значение ГЧЯ Е. Рожанский
богатство буй буй
баталия вурсь вурсь
бумага хот хот
богатый буян буян
бог тора, тор тора, тор
бок аяк аяк
борона сюра сюра
блоха пурзя пурзя
бревно преня преня
баня мондча, молча молча
берег шив хирри шыв хири
белый шора шора
В качестве примеров мы взяли слова, начинающиеся с буквы «б». Ее мы выбрали совершенно случайно, по расположению букв в алфавите (слов, начинающихся с буквы
«а», не оказалось). Из обнаруженных нами с соответствующими значениями слов в текстах Е. Рожанского и грамматики (на букву «б»), выяснилось следующее: из 33 слов 12 совпадают полностью (см. выше). 15 слов совпадают по структуре и семантике, но отличаются некоторыми орфографическими особенностями и лишь шесть слов имеют другие лексические формы. Подобная пропорция может обнаружится и по другим буквам. Сразу же следует отметить, что наблюдаемые орфографические различия (замена буквы «г» латинской буквой g: сюряга – сюряga, тага – тaga, выгур – вygyp, замена постударной литеры «ы» буквой «а»: хырым – хырам, їорлы – їорла) имеются и в практике Е. Рожанского, в его работе над редактированием нижнегородского словаря и текста катехизиса.
Примечательно то, что эти орфографические особенности частично наблюдаются и в грамматике. Например, по принципу оформления слов типа «хырым», «їорлы» следовало бы писать «торы», «шоры» и т.д. Или в грамматике встречаются слова с буквой «г» в середине: тага, выгур, игярча, сюряга и т.д. В текстах Е. Рожанского все подобные слова написаны с латинской g. Такое частично наблюдается и в грамматике. Следовательно, можно сказать, что наблюдаемые особенности в грамматике (написание постударного «ă» буквой «а» и звук «к» в середине слова не русской литерой «г», а латинской «g»)
внесены в нее Е. Рожанским. В грамматике (в словарной части) имеется ряд слов, которые
отличаются от диалектной формы Е. Рожанского или же его принципов орфографического оформления: пить чобаган – авакла, пурня – порня, киске – кюдюк и т. д. Все это говорит о том, что Е. Рожанский не может быть единственным составителем
грамматики, что в это дело привлекались и другие люди. На основе анализа грамматики и текстов Е. Рожанского профессор Л.П. Сергеев пришел к выводу, что Е. Рожанский, вероятно, привлекался к редактированию грамматики, в ходе чего он добавлял к словарю свои варианты, свое орфографическое написание.

Ниже приводятся дополнительные факты, убеждающие нас в том, что одним из составителей книги Сочинения, принадлежащие к грамматике чувашского языка» был и Ермей
Рожанский.

1. В лексике автора грамматики встречаются слова красночетайского говора верхового диалекта (майря, мыряга,
кайрян, пыде, пайдях, калях, юлан, хынтла и др.) [7, с. 90]. Мы знаем, что чуваши, обладатели данного говора, в XVIII в.
находились в составе Нижегородской губернии (Курмышский уезд). Между тем известен и такой факт, что до сочинения грамматики был единственный случай поступления в Казанскую новокрещенскую школу из курмышских чувашей. Поступив в школу на восемнадцатом году жизни, Федор Данилов, новокрещенский сын с. Шуматово Курмышского уезда, пробыл в ней только один год [11, с. 37]. Убежал он 25 января 1755 г. из низших классов и поэтому его никаким образом невозможно сопоставить с автором грамматики. Таким образом, в период сочинения данной грамматики в казанских школах, тем более в семинарии, не было ни одного учащегося, который владел бы красночетайским говором чувашского языка. Из таких людей того времени мы знаем только Е. Рожанского, проявившего свою деятельность и в последующие годы. В 1773 г. или несколько позже он переводит
короткие тексты Л.И. Бакмейстера. Перевод был осуществлен полностью на графике грамматики 1769 г. Диалект автора грамматики и язык Е. Рожанского совпадают полностью.

2. У автора грамматики (ГЧЯ) и Е. Рожанского встречаются однотипные, искусственным образом созданные слова. В данном случае мы увереннее можем сказать об
авторстве Е. Рожанского, так как вероятность случайного совпадения структуры искусственных слов и принципов их образования у двух авторов того периода незначительна. Вот некоторые примеры: ГЧЯ чинли мар (лживый, неправедный) –
Е. Рожанский: чинла мар (несправедливый); ГЧЯ: юргавмар (прилежный), – Е. Рожанский: юргавмар (прилежный, (прилежно), ГЧЯ: сиратхон (чернильница) – Е. Рожанский:
сиратхон (чернильница) и др. Сказать, что Е. Рожанский просто использовал принципы автора грамматики нельзя, так как его стиль работы был иным. Он, по мере возможности, старался улучшить как орфографию, так и принципы построения новых, адекватных русским словам лексем (см. приложение №2). Здесь уместно вспомнить и о его кропотливой работе над совершенствованием перевода катехизиса.

3. Латинская буква g встречается как в грамматике, так и в переводах и очерке Е. Рожанского. Между тем в тексте, сочиненном в Казанской семинарии (он был выслан В.Пуцеком-Григоровичем в Академию наук вместе с грамматикой чувашского языка), подобной буквы не имеется. Следовательно, мы можем сказать, что в то время традиции применения той латинской литеры в чувашских текстах еще не существовало.
Она возникла только после издания чувашской грамматики и только в грамматиках удмуртского и марийского языков (1775). Данную литеру широко использует Е.Рожанский в своих переводах до начала XIX в. (в книге она заменена двойными литерами русского г: гг). Значит, есть основание полагать, что латинскую букву g в чувашских текстах впервые применил Е. Рожанский, хорошо знавший как латинскую грамматику, так
и природу звуков чувашского языка.

4. Автор грамматики имел семинарское образование и определенный стаж работы в чувашской среде. Е. Рожанский учился в Нижегородской семинарии и хорошо знал латинский язык. Как мы уже имели случай отметить, его учитель латинского языка Т. Миславский впоследствии работал секретарем новокрещенской конторы в Нижегородской епархии, т.е. он являлся связывающим звеном между Е. Рожанским и
В. Пуцеком-Григоровичем. При составлении грамматики Е. Рожанский мог консультироваться со своим бывшим учителем латинского языка. До её составления он уже успел поработать в среде чувашского крестьянства. За это время он мог восстановить в памяти некоторые забытые чувашские слова, а также изучить ряд говоров верхового диалекта.
Несколько слов о возможных связях В. Пуцека-Григоровича с Е. Рожанским. Следует полагать, что идея составления и издания грамматики чувашского языка тесно связана с началом работы комиссии Нового уложения. В тот период Е. Рожанский уже был проповедником Нижегородской епархии и был известен как знаток чувашского языка. В 1770 г. Нижегородская консистория отказала в назначении некоего И. Соколова
толмачом в Курмышский уезд на том основании, что там «велено быть проповеднику г. Курмыша иерею Ермею Иванову, который язык знает» [5, 41, с. 1]. Данный факт, может быть, еще ранее был известен Т. Миславскому, а через него и В. Пуцеку-Григоровичу. Последний, в бытность епископом Нижегородской епархии (1748-1753), мог помнить священника Ивана Герасимова и его детей-семинаристов, в том числе и его младшего сына Ермея.

Мы вправе предполагать, что если не основным, то одним из авторов «Сочинений, принадлежащих к грамматике чувашского языка» (СПб., 1769) был Ермей Рожанский. Его по праву можно считать одним из основателей старой чувашской письменности и зачинателем чувашской письменной культуры.
1983.
Литература и примечания
1. Архив АН СССР, ф. 3, оп 1, д. 540.
2. Биобиблиографический словарь отечественных тюркологов.
Дооктябрьский период. М., 1974.
3. Благовещенский А. История старой Казанской духовной
академии 1797-1818 гг. Казань, 1875.
4. ГА Горьковской обл., ф. 2013, оп. 602 а, д. 187.
5. ГА Горьковской обл., ф. 570, оп. 555.
6. Димитриев В.Д. Документы об издании книги «Сочинения,
принадлежащие к грамматике чувашского языка» // Учен. зап.
ЧНИИ. Вып 34. Чебоксары, 1967.
7. Егоров В.Г. Первая печатная грамматика чувашского языка
1769 г. // Тюрк. сб. Вып. 1. М.;Л., 1951.
8. Егоров В.Г. Чувашские словари XVIII века // Зап. ЧНИИ.
Вып. 2. Чебоксары, 1949.
9. Кононов А.Н. Из истории изучения тюркских языков в
России // Биобиблиографический словарь отечественных
тюркологов. Дооктябрьский период. М., 1974.
10. НА ЧНИИ, отд. I.
11. Никольский Н.В. Распространение христианства среди
нижегородских чуваш до 1764 г. Петроград, 1915.
12. Никольский Н.В. Христианство среди чуваш Среднего
Поволжья в XVI-XVIII вв. Исторический очерк. Казань, 1912.
13. Опыт исторического словаря о российских писателях. Из
разных печатных и рукописных книг, сообщенных известий и
словесных преданий. Собрал Н.И. Новиков. СПб., 1772.
14. ОР ГПБ им. М.Е. Салтыкова-Щедрина, ф. 7., № 26.
15. ОР ГПБ им. М.Е. Салтыкова-Щедрина. Эрмитажная
коллекция, № 223.
16. Первая грамматика удмуртского языка. Ижевск, 1975.
17. Петров И.П. Чăваш литература чĕлхин историйĕ. Шупашкар, 1978.18. Сочинения, принадлежащие к грамматике чувашского
языка. СПб., 1769.
19. Терентьев В.Т. Еще раз о первой грамматике чувашского
языка // Вопр. языкознания. 1959. № 3.
20. Феоктистов А.П. Истоки мордовской письменности. М., 1968.
21. Харлампович К.В. Малорусское влияние на великорусскую
церковную жизнь. Т.1. Казань, 1914.
22. ЦГИА СССР, ф. 796, оп. 81, д. 633.
23. Н.В. Никольский, а с его легкой руки и ссылающиеся на него
некоторые исследователи неверно пишут его фамилию: «Рожановский».
В оригиналах рукописей стоит «Рожанский» [2, с. 247-248]. Очевидно, в
книгу Н.В. Никольского ошибка вкралась под влиянием фамилии
другого переводчика – Ивана Русановского.
24. П. Талиев и в 1801 г. учился в академии, хотя и был определен
учителем французкого языка в низших и средних классах [3, с. 115].
25. Указ Дамаскина Е. Рожанский получил примерно в
середине февраля. К этому времени он должен был представить
отредактированную рукопись словаря.
26. Russische Bibliothek, zur Renntnis des gegenwarigen Buftandes
der Literatur in Rusland… Peterburg, Riga und Leipzig, 1777.

Источник: Родионов В. Г. Новое о деятельности Ермея Рожанского / В. Г. Родионов // Актуальные проблемы чувашской литературы. Чебоксары. — 1983. — С. 157 — 178.